Когда началась война, Лидии Андреевне было 14 лет, она училась в 6 классе Ижморской средней школы. В семье, кроме Лиды, было еще 5 детей и все младше ее.

Лидия Андреевна рассказывает; - Хотя мне было 14 лет, слово война меня не испугало т.к. я никогда не имела представления о войне. И только потом, спустя год, я поняла весь ужас войны.

В школе учебный процесс был приравнен к военному положению, в школе мы стояли в карауле. А потом школу переоборудовали под гос­питаль, а мы учились в разных помещениях. Учиться, конечно, было не просто. Учебников не хватало, тетрадей совсем не было, писали на старых квитанциях, газетах. Чернила делали из сажи» Учебник истории как сейчас помню, стоил на базаре 108 рублей. Занимались 8 человек по одному учебнику. Учиться старались, стыдно было прийти с неподготовленными уроками.

Самое страшное место в Ижморке был вокзал, привокзальный площадь. Туда приходили те, кто уезжал на фронт и провожающие. Чаще всего это было жуткое зрелище. Плакали дети, жены, матери и отъезжающие. А неподалеку рыдала гармонь, пели песни, а потом подходили к вагонам. Уезжающие на первых порах старались казаться бодрыми, но садясь в вагоны, их нервы не выдерживали, и со всех сторон слышался плач. Мы, подростки, начали что-то понимать только тогда, когда почтальон стал приносить похоронки. А потом стали приезжать изуродованные войной люди, без рук, без ног, с обожженными лицами. Самой дорогой памятью об ушедших на Фронт были фотографии. Их берегли как что-то святое. Многие переписывались с Фронтовиками. На самых видных местах висе­ли плакаты с призывами. ''Все для Фронта, все для Победы'', ''Ро­дина-Мать зовет! А слова Сталина и сейчас, кажется, звучат в ушах, ''Наше дело правое,— Победа будет за нами!'' Все мы старались хоть чем-нибудь помочь Фронту. Шили, вязали теплые вещи и отправляли посылки на Фронт.

В магазинах не было ничего, даже хлеба. Помню длинные очереди людей у магазина за кусочком хлеба. Люди стояли и ночами в зимнюю стужу, и летом в жару. Этих 200, а на ра­бочего 500 граммов, естественно, не хватало. Всех выручала картош­ка. До сих пор не могу равнодушно слушать, когда говорят о ''драниках''. В 1943, особенно тяжелом году, весной, когда кончилась кар­тошка, люди, шли на поля собирать колоски и мороженую картошку. Раз­мораживали, вытаскивали червей, разминали и пекли из нее "тошнотики". Однажды этими "тошнотиками" я отравилась, и только чудом мама меня спасла, отпоив молоком и какими-то отварами трав.

Из школы нас отправляли работать на поля в деревню Плантики, там мы собирали колоски, жили в домике прямо на поле, там были сделаны нары, на которых лежала солома. Так мы спали. Три раза в день при­возили из деревни еду. Хлеба здесь получали побольше, по 500 гр., да и на вкус он был лучше, чем магазинный. 

Такая суровая голодная и холодная жизнь часто собирала женщин вечерами в воскресные дни. Они рассказывали о снах. Делились горем и радостью,- и это помогало им выносить трудности, которых было много. На посиделках женщины очень часто гадали и предавали этим гаданиям огромное значение. Ворожили обычно, чтобы узнать, жив ли сын или муж. Когда выпадало хорошо, радовались, когда плохо, плакали.

День победы чем-то был похож на день начала войны. Многие радовались в этот день, но много было таких, которые не дождались своих родных, и плакали. Пели и плакали все вместе. В первые послевоенные годы было очень трудно. Товаров в магазинах было мало, продукты дорогие. Я работала и почти все время помогала семье, т.к. в семье была старшей. Кроме меня было еще пять детей. Работала в коллективе всегда дружном, сплоченном.