| Меню сайта |
|
 |
| ВХОД НА САЙТ |
|
|
| Поиск |
|
|
| Наш опрос |
|
|
| метки |
|
|
|
 | |  |
| СУДЬБА ТЯЖЕЛАЯ, КАК КРЕСТ 
Беленый домишко с покосившимися окнами.
Ворота сколочены из разных досок.
Потом эти доски нетвердая женская,
наверное, рука подпиливала ножовкой.
Ворота получились как будто обгрызанными.
Длинные сенцы, из них сразу попадаешь на кухню.
Русская печь. У окна лавка и стол. Буфет у стены,
в дверцах его открытки с цветами и красавицами.
Из за печи с кровати бодро вскакивает старушка,
приглашает садиться. Я сначала усаживаю ее,
шутка ли, сто лет через год исполняется,
и мы начинаем разговор.
 - Мои родители из Россеи приехали - говорит Пелагея Евсеевна Гончарова. - Двоих детей с собой привезли, трое здесь родились. Я в Святославке родилась. С трех лет осталась без отца, в восемь отдали в няньки. Старшую сестру к батюшке в стряпки. Когда мать овдовела, батюшка нашу семью жалел, пособлял. Я подросла, тоже пошла в стряпки. Мать с нами горевала. Сама сеет, сама пашет, сама жнет и косит. Досыта не ела, все нам берегла. Чисто не ходила, нам какую-никакую одежонку справляла. Помню, поехали со старшим братом на поле, мать сделала загонку и говорит: «Попаши, а я побегу постираю». Печь растопила, воду поставила греть. Прибегает брат в слезах, ему лет 10-12 было.
- Там на длинных ногах по полю ходят:«Курлы-курлы!»
Мать печь залила, снова на поле. А там журавли, брат увидел, да за мать прячется. Такие вот мы работники были.
Меня в девках Пелагеей не звали. «Корень» звали. Была здоровая, крепкая, по селу пойду - девки, парни - все за мной. Парень один проводить хотел, я его толкнула, так он и упал. А потом через некоторое время сваты пришли от него.
В 22 года замуж вышла. У свекра и свекрови нас три снохи. Дружно жили. Я пришла в дом, ничего своего не было. Какое там приданое? Кто мне его скопил? Работали много, хозяйство большое, не голодовали.
Пять лет прожила с мужем, ребенок родился. Началась заваруха, то красные в селе, то белые. Бои в лесах. Муж мой, Алексей, красным был в лесу скрывался. Вошли в село белые, всех, у кого мужики в лесу, взялись пороть. Парнишку своего, ему годок был, на кровать положила, меня выволокли во двор и плетками...
Две недели на подстилке переворачивали добрые люди, не думали, что жива буду. Потом повели в баню, обмыли. Когда очнулась, сказали, что парнишку схоронили. Убили его.
От мужа вестей никаких. Одна женщина жала пшеницу, в конце поля увидела стаю ворон над тряпьем, догадалась, что труп. В деревне сказала. Я пошла посмотреть, давно душа болела об мужике, по белью признала, что мой. Собрали кости да схоронили.
Погоревала, поплакала - кругом одна. Сошлись с Федором. Совсем недолго прожили. В селе было затишье, а тут опять белые, в Михайловке бой. Оттуда прискакал посыльный, по дворам проехал, сообщил: Идите разбирайте убитых. Что тут началось! Возами везли мужиков, да сколько голосу было! И мой Федор на возу. И его схоронила.
В 20-м году вышла за третьего. Он вернулся с войны, газами травленый, после плена. В нем весу-то два пуда было. Пойдем пахать, я пашу, он на краю сидит - мочи нет.
Дети пошли. Приедешь на поле, телегу поставишь, оглобли поднимешь, люльку подвесишь. Дочка у меня под люльку упала. С полей едут, кричат: «Девчонка выпала». А я вижу и не могу подойти к ней, некогда, жать надо. Домой приедешь - куры летят, свиньи визжат, дети бегут. Не знаешь, за что хвататься. Со скотиной управляться иду, ребенка к лавке привязываю, чтобы не залез в лохань с водой да не утоп, или в печи не обжегся.
До колхоза у нас пара коней была, корова, свиньи, куры. Домик на краю деревни. Все сдали в колхоз. Коней так жалко было, а что поделаешь? Или коней и всю скотину сдавай или раскулачат, сошлют черт-те куда. Которые в колхоз не хотели заходить - всех выслали.
В Святославке была хорошая церковь, меня в ней крестили и венчали. Батюшка отпевал погибших мужей. Потом церковь разорили, крест сняли, иконы пожгли. МТС организовали. Некоторые женщины брали иконы, по домам прятали. Я не брала. Сколько я бога молила, он мне ни разу не помог. Я ему и верить-то перестала. Одно материно благословение берегу всю жизнь, как память о ней.
Дети подросли, жить стало легче, а тут снова война. Сын ушел на фронт девятнадцатилетним. Год слуху от него не было. Думали, погиб. Потом Святославский один сообщил, что в госпитале тяжелое ранение. Год его там выхаживали, кормили через трубочку. Приехал, так страдал бедный, половины языка не было, зубов, лицо изуродовано, ел, голову назад запрокидывал.
Пелагея Евсеевна изредка прерывает рассказ одергивает правнуков, что крутятся в комнате и вставляют свои реплики. Мальчишки приехали в гости к бабушке Наталье Степановне Гончаровой. Она приходится Пелагее Евсеевне снохой. Живут вместе с тех пор, как израненный сын привел в дом жену. Пятерых детей вырастили, внуков дождались. Он на старости совсем занемог, не выходили его престарелая мать и жена.
- Что вы, мама, все о горе, да о горе, — обращается Наталья Степановна к свекрови, - расскажите о добром.
- А что доброго? Жила, жила, все отдала, мужики сгинули, сын. Одна дочь, тоже вдовствует. Получаю 49 рублей пенсии. Смерти не боюсь, молю, да нет ее. У меня и сестра старшая жива, ей уже сто два.
...Муж мой третий помер в 47-м. Этот дом сын перестраивал. Семья прибавлялась, тесно. Сенцы прирубил подлиньше. Сейчас я хорошо живу, никто меня не обижает. Негодна теперь никуда стала, слабая. Когда-то ходила в больницу, если занемогу, а теперь какая больница, старость подошла. Старость ничем не лечат. Даже у печки я не годная стала. Выхожу на улицу посидеть, мои-то подруги давно все прибрались.
Наталья Степановна то и дело выглядывает в окно. Ждет подводу, сосед обещал внучка в больницу свозить, прыгнул с комбайна, ногу повредил. Хоть и предлагала Наталья Степановна рассказывать свекрови о хорошем, веселом в жизни, но и свою, в памяти переворошив, особенно счастливого не вспомнила. Сейчас на ее плечах дом, хозяйство, огород. Посетовала, что овец придется извести, пастуха нет, самой пасти негде, да и некогда. Работала сначала в колхозе, как и свекровь, косила грабками (литовки с граблями, которыми косили хлеба), жала, вязала снопы. В совхозе летом готовили корма, зимой кормила скотину. Получает 70 рублей, пенсии.
- Матери сначала была пенсия 12 рублей, - говорит она о свекрови, - потом 20, потом 40. Ездила я, хлопотала, добавили еще 9 рублей за сына, инвалида войны. Семьдесят, говорят, ей не положено. Ладно, проживем.
Сама я пошла на пенсию в пятьдесят лет, по детям. Было у меня их шестеро. Один помер, большой мальчик уже был, 11 лет. Пошли в лес, он наткнулся на ножичек. Рана небольшая, в своей больнице лежал. Тогда ведь ни дорог, ни транспорта. Коня сразу не дали в Ижморку везти. А когда привезли, было поздно...
Слушала я женщин и думала: сто лет, три судьбы. Что изменилось в этом доме? Появился телевизор под иконами. Сто лет... Кипела жизнь, где-то далеко совершалась революция ради счастья всего человечества. Гражданская война опалила и эту семью. У Пелагеи Евсеевны она оставила в памяти только горький след о плетях, убитом младенце, убитых мужьях. Потом коллективизация, голод, беспросветная работа. Война, сын-инвалид, на которого смотреть - душа кровью обливалась. И снова работа, работа, работа. Ради куска хлеба себе и детям. Редкие праздники, когда можно была повязать нарядный платок. А у матери Пелагеи Евсеевны и платка-то нарядного не было в ее молодости.
Три женщины. Три судьбы. Обычные крестьянские судьбы, тяжелые как крест.Т. Жаворонкова.
26 июля 1990 год.
 | |
 | |  |
|
| Спец. настройки |
|
|
|
| Календарь |
| « Апрель 2024 » | | Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс | | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | | 29 | 30 |
|
|
| Архив записей |
|
|
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
|
Хотим знать мнение
